ИМЯ Ромберто Монти ВОЗРАСТ 22 года НАЦИЯ Алацци ЗАНЯТИЕ Художник

Luke Arnold

ИСТОРИЯ

Родственники:
Ромиро Монти, резчик по дереву, 50 лет - отец;
Долората Монти, 45 лет - мать;
Пьетро Монти, 26 лет - брат;
Бертрандо Монти, 22 года - брат;
Норина Монти, 16 лет - сестра;
Раймонда Монти, 16 лет - сестра;

Прадед Ромберто, ещё будучи совсем юным, переехал из даларских земель в небольшой южный городок Алацци в качестве подручного одного из искуснейших мастеров резьбы по дереву. Мальчика звали Поль Монтен. Позже свою фамилию он переиначил на местный манер «Монти», передав её своим детям. Старший его сын Рамиро унаследовал так же и дело своего отца. Его витиеватые резные ларцы и мебель с интарсиями преподносили к алаццкому двору в качестве даров от города и его феодального правителя. Неоднократно ему представлялась возможность переселиться в Парабрану, где можно было бы расширить производство, но Рамиро не особо любил путешествия. Он упорно оставался в своей родной Делукке, тогда как работы его мастерской имели большой успех и доходили даже до столицы империи.

В семье было пятеро детей, не считая тех, которые погибли ещё в младенчестве. Глава семейства заранее решил судьбы потомков. Старшему сыну он намерен был оставить своё дело и потому лично обучал ремеслу. А вот двоих младших сыновей он отдал в ученики уже прославившемуся в то время живописцу Буонинсенья. Рамиро казалось, что именно живопись в это время набирала особую популярность и, если сыновья проявят прилежность, смогут добиться немалых успехов. 

Ромберто был слабым болезненным ребенком и часто оставался дома вместо того, чтобы отправится на ярмарку или на маскарад. Оставаясь дома он только и делал, что мечтал о том, как вырастет и станет лихим пиратом, или храбрым рыцарем, или справедливым инквизитором. Он хотел путешествовать и искать приключения, спасать принцесс и грабить караваны, но вместо этого ему пришлось стать художником.

Свое обучение он начал в девять и сразу же показал удивительные способности к изобразительному искусству. Уже в четырнадцать его ставили в пример старшему брату, которому на тот момент было шестнадцать. Ромберто не был прилежным учеником и живопись навевала на него скуку. Возможно потому, что в ней не было того, что ему бы не удавалось. К восемнадцати он уже стал вторым в мастерской после мастера, хотя по углам шептались, что и мастера он оставил позади.

Все это время он находился под неусыпным надзором Бертрандо и мастера  Буонинсенья, и только благодаря им продолжал заниматься немилым ему делом, проводя дни в скуке и попытках улизнуть. Он быстро осознал свой талант и стал относится к брату пренебрежительно и высокомерно, презирая его тяжелый труд. Так искусство вбило клин между бывшими когда-то неразлучными братьями.

Вскоре после того, как Бертрандо покинул мастерскую, мастеру пришел заказ на роспись пресептории в Даларе. Долго велись переговоры, и прежде чем художники и святые отцы пришли к однозначному решению, прославленный мастер покинул этот мир.

Однако заказ был крайне выгоден для мастерской и артель спешно представила новым мастером Ромберто, потому что никто не мог сравнится с ним в мастерстве.

Далар встретил художников цветастой роскошью и многими соблазнами и молодой себялюбивый Ромберто оказался слишком слаб для встречи с ними. В столицы он, впервые оставшись без надзора, познал многие греховные радости. Вино и гулящие девы, дорогие одежды и азартные игры…

Однажды он оказался вовлечен в мрачные ритуалы Культа Пяти. Своим затуманенным вином и тщеславием рассудком Ромберто уже не мог трезво оценивать всю глубину опасности, которой он подвергал свою жизнь и свое доброе имя.

Он забросил работу в пресептории, переложив обязанности на своих товарищей и пользовался тем, что, объявив его мастером, они уже не могли исключить его из своих рядов. Его друзья махнули на него рукой и сами занимали всеми делами названной его именем артели, распределяя деньги в свою пользу. Работа в пресептории почти стояла и только чудом  им удавалось пока отговариваться от орденцов, требовавших отсутствующих результатов.

Ромберто же совсем потерял интерес к живописи. В пьяном угаре к нему возвращалось детство, когда он грезил приключениями и путешествиями, недоступными слабому болезненному мальчику. Он ввязывался в драки и заканчивал их валяясь в грязи, он хамил опасным людям и наживал себе врагов, закутавшись в черные одежды в благоговейном ужасе наблюдал мрачные ритуалы. А после этого возвращался в пресепторию и смел смотреть в глаза святым отцам.

УМЕНИЯ И ОСОБЕННОСТИ

Магией не владеет.
Слаб здоровьем и не имеет способностей к физическому труду и боевым искусствам.
Владеет языками Алацци и Далара. Более менее умеет читать, но испытывает большие затруднения при письме.
Склонен к излишествам в отношениях с противоположным и порой даже и своим полом.
Проявляет удивительные способности ко всему, что связано с изобразительным искусством.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

СВЯЗЬ в ЛС

ПЛАНЫ Ввязываться в опасные ситуации и ходить по краю.

ПРИМЕР ПОСТА

Ниже, еще ниже… Подорлик чувствовал как его гнев течет через его дрожащие пальцы, и этот гнев слишком тяжел для девчонки – конечно, орденские девочки и знать не знают, что можно так, обращаясь напрямую к миру, не прося, но подчиняя.

Ори остановился, боясь попасть под руку, и обернулся на своего сообщника. Подорлик чувствовал его ужас и принимал его за благоговение – пусть, пусть боится меня…

И тогда мир перевернулся и Подорлик потерял связь с ним. Шевельнулось под его ногами нечто: огромное, древнее, невидимое. Шевельнулось – и ответило девочке без слов. Дыхание перехватило, он замер ошеломленный, ослепленный той мощью, что мог осязать.

Он не знал названия этому – между молитвами и чтениями Ордена не нашлось времени на такие ереси. Но Подорлик знал, что чувствовал это и раньше, в глубине озер и в чаще леса, в грохоте лавин и шуме морей. Неподвластное ему, непостижимое, пугающее – и проникающее в его суть, как болотная вода. Он был частью этого, и был отгорожен хрупкой стеной, что дрожала сейчас под сокрущительным напором.

– Подорл!.. – заорал, забулькал Ори, вырывая его из благоговейного транса. Холодная вода и правда была всюду, заливала за голенища сапога, впитывалась в рясу. Прямо перед ним болото пожирало Ори, жадно заглатывало его в свои недра. Подорлик осязал силу, что давила на них, мог коснутся её… но знал, что это не поможет.

Нечто было слишком огромным, слишком древним, непобедимым в своей первозданной мощи. Подорлик не мог одолеть это.

Я не буду просить, с ненавистью подумал он. Я никогда больше не буду просить.

Вода сжимала его в своих ледяных объятиях и не было шанса вырваться.

Кем же была эта рыжая девка, что могла призвать себе на помощь такие силы?

А потом он почувствовал что-то еще. Холодный укол, который заставил его болезненно морщиться – и нечто отступило.

О, он знал этот пронзительный холод, и не удивился встретившись взглядом с болезненно мигающими подслеповатыми глазами. Кондор появился на поверхности и спас их.

Ори клял весь свет, изощряясь в составлении необычных сочетаний слов, девчонка плескалась вдали, выбираясь из болотной жижи, а Подорлик так и застыл в ступоре, опустившись без сил на мох, и смотря на Кондора. Потом их спаситель протянул ему руку, и прикосновение к ледяной ладони отрезвило отступника.

Он боялся мести Ордена и только сейчас понял, что боялся зря. То, что коснулось его сегодня было страшнее Ордена. То, с чем он играл, будто вырвавшийся из родительского дома ребенок, не было покорно ему. Не было покорно никому. Я не буду просить, обещал он себе, но сейчас понял, что ошибался, когда полагал, что подчиняет себе хоть что-то. Ему позволяли играть в силу. Зачерпнув пригоршню воды он посчитал, что овладел морем. Глупец.

Подорлик вновь ощутил себя жалкой песчинкой, зажатой в узкой горловине песочных часов. Борясь с этим чувством он поднялся наконец на онемевшие ноги и огляделся вновь.

– Я не знаю, – ответил он Кондору. – Она одарена. Я думал, она из Ордена, но… Это не похоже на то, что можно ожидать от Ордена.